Школьница, мне так тебе в любви признаться хочется,
но молва, как мама в поговорке, не велит...
Без контекста, да и с ним, пожалуй, полный бред, правда? А у меня сердце сжималось. А Валера Леонтьев как старый верный друг, утешал:
Затмение сердца прошло и пройдет,
Затмение сердца какое-то нашло,
Ты не волнуйся, все будет хорошо...
Началась новая четверть. Я сидела с Русланом. Чувствовала себя так, будто сижу на мине замедленного действия. Руслан был парень высокий, длиннорукий и длинноногий, у него все время что-то падало или скрипело, а я вздрагивала при каждом его движении. В тот год болезнь здорово трепала его. Если раньше это были 2-3 приступа за учебный год, то в 8 классе его корежило каждый месяц. И это было действительно страшно. Он чувствовал приближение приступов и пытался покинуть класс, но не всегда успевал. И он не просто падал с судорогами, его скручивало, лицо его искажалось и он буквально рычал, прежде чем упасть в конвульсиях. Не говоря уже об одноклассниках, учителя бледнели и готовы были спрятаться под парту. Гелька и Сашка, ее брат, который всегда поддерживал Руслана, больше не учились в нашем классе, а из учителей только одна химичка знала, что нужно делать, и не боялась.
Тем не менее, мне везло, за все время, что я с ним сидела, приступ случился у него только однажды, и как раз на уроке химии, когда мы сидели вразброс из-за лаборантской, так что меня рядом не было. А так, на уроках он продолжал вести себя так же, как когда-то с Ольгой -- у меня всегда были свежеочиненные карандаши, не было недостатка в ручках, линейках и резинках. Руслан был освобожден от экзаменов, и он знал это, поэтому учебой себя не утруждал. Учителя считали его идиотом. Думаю, большинство одноклассников тоже. Но он читал под партой книги -- классику, фантастику и все, что в те годы можно было найти по психологии. Сейчас бы сказали, что он увлекался изотерикой. Но поскольку тогда такого слова не было, и литературы на эту тему не было, он изучал искусство гипноза по "Олесе" Куприна. И практиковался на пятиклашках. Не знаю, как насчет гипноза, а энергетика у Руслана была мощная, я например, никогда не могла смотреть ему в глаза. А еще он умел готовить, вязать и плести коврики из лоскутков или сеток, не знаю точно. Увлекался фотографией, и это стало потом его профессией.
Алла Николаевна порой творила странные вещи. Просидела с Русланом я всего три недели, когда она решила всех пересадить. Особо вариантов не было, поскольку "парочки" она не разбивала, но остальных перемешала, и меня посадила рядом с Рустамом, моей несчастной первой любовью!
Это было уже похоже не на мину, а на горячую сковородку, потому что я боялась пошевелиться, чтобы случайно не задеть его локтем, боялась посмотреть на него, если у меня падала ручка, я не могла просто поднять ее, потому что надо было повернуться в его сторону, и он чувствовал себя точно так же! Промучилась я, правда, всего два дня. Потому что его бывшую соседку по парте посадили к Ване, и она любезно предложила мне поменяться с ней местами. Я уже была рада хоть к черту на рога, а уж тем более к родному Ванечке! 
Но Ваня встретил меня с ледяной холодностью. Он не разговаривал со мной, мерил презрительным взглядом -- в общем, отзеркаливал мне теперь все те вещи, кторыми я изводила его до этого. Ну и, конечно, меня это обижало до глубины души -- я просто не могла понять, КАК можно просто взять и забыть все то хорошее, что между нами было. А он и не забыл, конечно, но мастерски показывал мне, что прекрасно может жить и без меня. А я не могла. Сейчас я понимаю, что это было скорее ущемленное самолюбие и попранное чувство собственности, нежели любовь, но в 15 лет трудно объяснить себе, что именно пылает в твоей душе, и поскольку мы все мечтаем о любви, так легко принять за любовь любое сильное чувство... А уж культивировать его и распалить в себе и вовсе ничего не стоит."Зло порождает зло, первое страдание дает понятие об удовольствии мучить другого..." -- эти строчки из дневника Печорина из "Героя нашего времени" записаны в моем дневнике. Что-то значит, соображала и тогда!!.
Но 1987 год был и годом начала перестройки... Казалось бы -- какое отношение это имеет к моей любви и моей жизни? Оказалось, прямое.
Я писала уже, что в учебе не блистала. Привыкла с начальной школы еще, что в школу ходят для того, чтобы -- драться, защищаться, дружить, любить, жить -- но не учиться. И так и не научилась этому. Да и учителей понять можно -- расчесываться-то начала только в конце 6 класса, а презрительный взгляд исподлобья сохранила еще на несколько лет (потом перед зеркалом тренировалась исправлять его). Стереотипы и школьные ярлыки ломаются непросто. А в восьмом классе экономическую географию у нас вела директор школы. Была она дама старая и упертая. То в одном, то в другом. Так, до перестройки, она просто на руках носила всех детей военных и милиционеров, ну и наверное всяких там начальников. В связи с этим и ушел наш руководитель фотокружка. Как-то в воскресенье мы с двумя девчонками печатали фотки, в лаборатории были одни, так как он нам доверял и оставлял ключ иногда. Да и чего ему с нами было сидеть, когда мы распечатывали наши фотографии -- не для выставки, а для себя?! И вот приперлись Эдик (да-да, тот самый Гусь, друг Олега Л.) и еще один его товарищ, тоже Олег, они решили в темноте фотокружка к нам поприставать! Ха-ха! В общем, я этого Олега за волосы рукой и головой об стену. Не сильно, но внушительно -- чтобы понял. Он понял, и инцидент был бы исчерпан, если бы меня не потряхивало потом весь день от возбуждения (эй, от драки, а не от того, что ко мне приставали, ОК?!) Дома родители допытывались, что случилось, ну я сдуру и сказала. Обычно папа мой никогда не вмешивался даже в более серьезные мои разборки, а тут вдруг его возмутило, что мы были на кружке одни и без присмотра, он пошел и пожаловался директору школы...
Самое неприятное во всей этой истории произошло в ее кабинете на следующий день, когда она вызвала всех нас к себе и произнесла такую фразу, адресовав ее Олегу: "На кого ты полез, негодяй?! У тебя мама уборщица, а у нее отец милиционер!" Я просто онемела. Получается, если бы было наоборот, меня бы еще и наказали за то, что я ему дала отпор! Что ж, я была нетерпима в подобных вопросах -- дело чести! -- и извинилась перед Олегом за слова директрисы. С тех пор, по моему, а может и ранньше, он ко мне неровно дышал, но я уже прочно увязла в попытках вернуть Ванину любовь...
А сразу после перестройки директриса просто возненавидела всех нас, кого прежде любила "за родителей". И меня в том числе. Она ставила мне единицы, грозилась оставить на второй год, позорила при всем класее, особенно напирая на то, что я не достойна быть комсоргом... В итоге вызвала отца в школу, чего она ему наговорила, до сих пор не знаю, но он меня чуть ли не стороной обходил какое-то время, а мама взяла "в оборот", впервые начав как-то пытаться контролировать и лимитировать мою жизнь. Я, привыкшая к полной свободе с раннего детства, относилась к этому очень болезненно. Особенно когда услышала ее разговор с бабушкой, и мамины слова: "Чуть не упустили Женьку!" Господи, если не считать мое отношение к учебе и сосредоточенность на чувствах (светлых и чистых, между прочим!), примернее ребенка было не сыскать: я не курила, не пила, не гуляла ночами, не грубила и все свои подростковые переживания держала при себе, не давая родителям абсолютно никакого повода для беспокойства. Продолжала проводить комсомольские собрания, писала сценарии к школьным постановкам, вела дневник и писала стихи...
Долго не могла понять причину плохого отношения ко мне учительницы по литературе. Со всеми прежними у меня были прекрасные отношения -- это единственный предмет, который у меня всегда был на "отлично". А эта цеплялась к словам, занижала оценки, к моим сочинениям всегда писала какие-то уничижительные комментарии. А за третью четверть вообще поставила тройку еще в феврале. После чего я так же, как и она меня, демонстративно, стала игнорировать ее уроки. Нет, я их посещала, но не литературой занималась, а своими делами. Несколько лет спустя мой дядя, папин средний брат, растолковал мне, в чем дело. Они с ней учились в одном классе, а он красавчик был, "первый парень на деревне", а их было две подружки-отличницы. И вот он одну из них в подсолнухи целоваться водил, а про эту забывал. Вот так жестоко она мне мстила за свою не удовлетворенную первую любовь!
"Англичанка" наша была уже пожилая, звали ее Маргарита Александровна, но по паспорту она была Мара Абрамовна со всеми вытекающими отсюда последствиями. Никогда ничего против евреев не имела, но у этой дамы был странный характер. Она никогда не ставила мне оценок ниже четверки, но почему-то всегда пыталась "опустить" меня ниже плинтуса. Стоило мне забыть тетрадь или учебник, как она принималась "писать докладную на работу отцу". Причем такой привилегии удостаивался только мой отец. Наверное, она знала, что делала -- потому что ни одной такой докладной она так никуда и не отправила, но меня доводила до полуобморочного состояния, учитывая и так непростое отношение ко мне дома в эти дни... Помню, как меня "спасал" Руслан: сидит она, значит, строчит свою докладную, я в истерике, точнее в соплях и слезах сижу за первой партой, вдруг сзади бесстрастный голос Рустама: "А у Руслана приступ!" Все оборачиваются -- Руслан с закрытыми глазами раскачивается за своей партой. Все начинают хихикать -- потому что прекрасно знают, когда у Руслана настоящий приступ, и когда он притворяется зачем-то. Так, в 7 классе, когда Сашке А. , который его всегда поддерживал, надо было слинять с уроков, Руслан "падал" для него, потому что учителя всегда отпускали Сашку провожать его. А тут он "упал" для меня. Отличить приступ от симуляции мы могли, а учителя нет, потому что сильно волновались и пугались всегда. А хихиканье сопровождало все приступы -- я уже писала, что это была защитная реакция большинства из одноклассников. В итоге -- все внимание Руслану, про меня и моего папу с докладной благополучно забыто...
Я вот думаю -- почему же она не ставила мне никогда низких оценок? Может, после того случая в 7 классе. Она разозлилась за что-то и попросила мой дневник, чтобы туда написать замечание. Я сказала, что он у Аллы Николаевны -- и это была правда -- а она не поверила и отправила меня за дневником, с таким злорадством, думая, как я буду выкручиваться. А я принесла дневник и бросила его со словами: "What do you take me for?!"
Это моя мама, как раз начавшая изучать английский, подкинула мне фразочку. "За кого вы меня принимаете?!" -- спросила я ее и села на свое место. Она долго мне что-то отвечала по английски, а я с умным и презрительным видом ее слушала, типа понимаю. Вот с тех пор, наверное, она считала меня подпольным полиглотом и не снижала мне оценок! И за то спасибо! Хотя она меня могла назвать "безмысленной" и "недалекой", что очень веселило Ольгу...Я посмотрела фильм "Благие намерения" и мое желание стать лесником рассыпалось в прах. Я поняла, что хочу стать педагогом, чтобы работать в детском доме. О том, чтобы идти в 9 класс, я тогда не думала, поэтому решила идти в педучилище сначала. А в те годы для педучилища нужна была специальная характеристика из школы, которую подписывал педсовет. Ну и конечно, на этом педсовете, как мне Аллочка потом рассказала, директриса просто оборжала мое заявление и сказала, что это не может быть серьезно, и все учителя проголосовали против после этих ее слов. я себя просто раздавленной чувствовала. А добил меня Ваня. На комсомольском отчетно-перевыборном собрании он раскритиковал мою работу, а точнее, меня лично. Прекрасно зная мое горячее отношение к моей должности комсорга... Это был удар ниже пояса. Все растерялись, кто-то пытался возражать, но он грохал кулаком по парте каждый раз и говорил: "Она комсорг! Она должна быть лучшей и подавать пример! А она хуже всех!" Это было собрание перед 9 классом, никто никого не переизбрал, но хватило этого ушата холодной воды (или точнее грязных помоев) на мою голову. А я ведь его уже любила...
И тогда родилось первое стихотворение... Не судите строго, все же мне было только 15...
Много писала уже я стихов,
Для тебя же -- еще ни разу.
Хотя именно ты столько чувств мне принес,
В них увы, разберешься не сразу.
Начнем по порядку: итак, ты тот,
О ком я мечтала столько.
Тот ли? А может, наоборот,
Иль вообще мне все кажется только?
Сосед по парте, мальчишка простой,
Веселый, добрый, немного смешной,
Понравился мне. Потому-то,
Я знаю, если кому-то
Он кажется "трусом", "бабой", "очком",
Сами они помышляют о том,
Как можно дружить, никого не боясь,
Насмешникам только в глаза смеясь,
Ходить вдвоем кино смотреть,
А если надо -- умереть.
Хотя я размечталась слишком...
Но почему бы нет? Не лишне
И приукрасить дружбу мне,
Ведь все он сделает вполне!
Конечно, если будет надо...
Хоть он не пел мне серенады,
И под окошком не стоял,
Я знаю: любит! И финал
У нашей дружбы так далек!..
Не превратится в уголек
Костер любви и дружбы --
Счастью верной службы.
Бывали и ссоры, и драки, и слезы,
И дружбы верной конца угрозы,
Но мы оставались сильны
И друг другу верны.
И вдруг все летит, И вдруг все прахом,
Каким-то доселе неведомым страхом
Сегодня охвачены ты и я,
И бешено крутится шар-Земля.
Виной всему записка...
Вот он -- конец, он близко.
"Дружбы прежней не будет!" --
Пугают тебя слова.
И вот уж обидой и злобой
Полна твоя голова.
Твоя голова... А сердце?
Ужель то же самое в нем?
Но если непрочны так чувства,
Зачем мы тогда живем?!.
... Что ж, пойдем-ка мы дальше.
Итак, вышла ссора, и мы
Отводим глаза друг от друга,
Обидой своей полны.
Я решила: забыть и не вспомнить --
Выход самый простой.
Ты ж решил, что однако,
Выход быть может иной.
И вот, придя на собрание,
Ты очки надеваешь свои.
Нет, не те, обыкновенные,
А те, что не видят любви.
Не видят добра и печали,
Человека и мыслей его,
А видят статьи, газеты,
Результаты, баллы, табло...
Они видят дружбу ужасной,
Кошмаром им мнится любовь.
Им важны только оценки,
Плевать им на друга кровь.
И вот, прикрыв глаза такими вот очками
С холодным блеском, ты,
С таким же холодом в груди
Взрываешь все мечты,
А вместе с ними -- сердце...
Твое или мое? Не все ль равно --
Они когда-то были одним целым...
И вот мелькают, словно кадрики кино
Передо мной Зеленый Остров,
День рождения, кинотеатр,
И как мы с "Чучела" домой вдвоем идем..
Ты -- кардинал, премьер, сенатор,
Кто там еще?.. --И снова мы вдвоем.
Но в уши бьют, врезаются слова,
И сердце леденят мое и душу:
"Она -- комсорг, а значит -- лидер...
Ее обязанности больше чем права..."
И хочется рвануться, убежать,
Иль провалиться мне туда, где нету
Ни удивленно-жалких лиц подруг,
Нет ни тебя, нет ни очков, ни свету...
Но вот все стихло, и теперь
Скрипит лишь тихо где-то дверь,
Да звонкий голос Оли:
"Женька, твоя воля!
Пойди и вмажь ему, да так,
Чтобы очки разбились!
А это, знаешь, не пустяк..."
Ей даже и не снилось...
Очки... Наивная, она
Не понимает даже,
Что лишь очки всему вина...
Как будто они в саже...
Какая сажа. что за бред?!
Ах, да -- сгорел костер...
И уголь тлеет и чадит,
Жжет сердце до сих пор.
Комментариев нет:
Отправить комментарий